Безжалостный фонтан циничного жизнелюбия (с)
И пока мы не сошли, я дополню свое письмо - и без того достаточно длинное - последними заметками.
Мы подплываем. Пусть я и не большой знаток всех этих морских штуковин и смогу узнать наверняка лишь родную бухту, видно, что скоро мы прибудем. Плавание прошло спокойно и благотворно повлияло на нас - мы выспались за все наши злоключения до и после. Дитрих совсем окреп, а Паула уже сносно щебечет с ним на айзенском. Впрочем, слово "щебечет" к этому языку вряд ли применимо. Что же до меня, то айзенец бился надо мной как добрый псарь над больным щеном, но, кажется, в моей пустой головушке укладываются только сорта пива. Я лихо повторяю за ним ругательства, мало понимая, что они на самом деле значат, тут главное - интонация. Но когда дело доходит до фраз, уместных в обществе, я могу выдавить из себя только guten Tag, danke и mein name ist Ennis. Дитрих только разводит руками и ругается. Наверное, это все же специфика языка - квакающий монтеньский давался мне не так тяжко. Впрочем, я думаю, все дело в практике. Паула обещает мне оставить меня в первом же городе одну и без еды, чтоб я находила общий язык с местным населением. Я в ответ говорю, что скорее у местных появится еще одна страшилка из тех, которыми пугают непослушных детей...
Вот и совсем все, моя добрая сестра. Я запечатываю конверт и отдаю его Роберту, тому парню, что отправится в Каттерик. Кстати, тетка мужа его двоюродной сестры знакома с папашей О'Келли, так что я думаю, письмо быстро найдет свою дорогу в твои руки.
Пожелай мне удачи, моя дорогая, ведь в этой стране мне некому помочь боле, кроме меня самой. Целую, твоя Эннис.
Мы подплываем. Пусть я и не большой знаток всех этих морских штуковин и смогу узнать наверняка лишь родную бухту, видно, что скоро мы прибудем. Плавание прошло спокойно и благотворно повлияло на нас - мы выспались за все наши злоключения до и после. Дитрих совсем окреп, а Паула уже сносно щебечет с ним на айзенском. Впрочем, слово "щебечет" к этому языку вряд ли применимо. Что же до меня, то айзенец бился надо мной как добрый псарь над больным щеном, но, кажется, в моей пустой головушке укладываются только сорта пива. Я лихо повторяю за ним ругательства, мало понимая, что они на самом деле значат, тут главное - интонация. Но когда дело доходит до фраз, уместных в обществе, я могу выдавить из себя только guten Tag, danke и mein name ist Ennis. Дитрих только разводит руками и ругается. Наверное, это все же специфика языка - квакающий монтеньский давался мне не так тяжко. Впрочем, я думаю, все дело в практике. Паула обещает мне оставить меня в первом же городе одну и без еды, чтоб я находила общий язык с местным населением. Я в ответ говорю, что скорее у местных появится еще одна страшилка из тех, которыми пугают непослушных детей...
Вот и совсем все, моя добрая сестра. Я запечатываю конверт и отдаю его Роберту, тому парню, что отправится в Каттерик. Кстати, тетка мужа его двоюродной сестры знакома с папашей О'Келли, так что я думаю, письмо быстро найдет свою дорогу в твои руки.
Пожелай мне удачи, моя дорогая, ведь в этой стране мне некому помочь боле, кроме меня самой. Целую, твоя Эннис.